А. К. Толстой - Хроника смутного времени. Сцены из трагедий
Альбом: 1 пластинка
Размер: 12" (гигант)
Запись: 1990 г.
Тип записи: стерео
Оборотов в мин.: 33
Состояние (диск/конверт): очень хорошее / очень хорошее
Производство: Россия
Фирма: Мелодия
Сторона I — 23.20
СЦЕНА ИЗ ТРАГЕДИИ «СМЕРТЬ ИОАННА ГРОЗНОГО»
Дом Годунова
Борис Годунов А. Парра
Волхвы — В. Ивашов, А. Грачев
СЦЕНЫ ИЗ ТРАГЕДИИ «ЦАРЬ ФЕДОР ИОАННОВИЧ»
Царская палата
Царь Федор Иоаннович — А. Грачев
Князь Иван Петрович Шуйский — В. Ивашов
Борис Федорович Годунов, правитель царства — А, Парра
Дионисий, митрополит всея Руси — А, Грачев
Покой царя Федора
Царь Федор Иоаннович — А. Грачев
Князь Иван Петрович Шуйский — В. Ивашов
Борис Годунов — А. Парра
Сторона 2 — 23.28
Покой царя Федора (окончание)
Царь Федор Иоаннович — А. Грачев
Борис Годунов — А. Парра
Дом князя И. П. Шуйского
Иван Петрович Шуйский — В. Ивашов
Князь Василий Шуйский — А. Грачев
Дом Годунова
Борис Годунов— А. Парра
Андрей Петрович Луп-Клешнин — А. Г рачев
Василиса Волохова. сваха — С. Светличная
Покой в царском тереме
Царица Ирина Федоровна — С. Светличная
Борис Годунов — А. Парра
Составитель и режиссер В. Поплавский
Звукорежиссер Л. Должников.
Редактор Т. Тарновская
Художник Б. Дударев
СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Смутным временем окрестили современники первую в истории России гражданскую войну, полыхавшую в начале XVII века. К этой трагической и героической эпохе не раз обращались и летописцы, и историки, и писатели. Смутному времени посвящена и драматическая трилогия Алексея Константиновича Толстого; сцены из двух ее пьес вы услышите на этой пластинке.
А. К. Толстой (1817 — 1875), отпрыск того же графского рода, из которого вышли Лев Николаевич и Алексей Николаевич Толстые, с успехом пробовал свои силы и в прозе, и в лирической поэзии, и в исторических балладах, и в озорных сатирических стихотворениях, и в драматургии. Алексей Константинович отнюдь не принадлежал к демократическому лагерю: товарищ детских игр Александра II, егермейстер «двора его императорского величества», он был вроде вполне своим для тогдашних хозяев жизни. Но безукоризненная честность, абсолютная порядочность в сочетании с великолепным чувством юмора, ее позволявшим всерьез воспринять туповатую чинность официальных кругов, сделали его автором, близким по духу тем, кто стремился к развитию русской жизни на демократических началах.
Двух станов не боец, но только гость случайный,
За правду я бы рад поднять мой добрый меч.
Но спор с обоими — досель мой жребий тайный,
И к клятве ни один не мог меня привлечь;
Союза полного не будет между нами —
Не купленный никем, под чье б ни стал я знамя,
Пристрастной ревности друзей не в силах снесть,
Я знамени врага отстаивал бы честь! —
так определял А. К. Толстой свою жизненную и политическую позицию. Одна из центральных фигур сцен, представленных на пластинке, — сын Ивана Грозного царь Федор. А. К. Толстой создал здесь поэтический образ царя-праведника, не слишком умного, слабовольного, но с верным нравственным компасом. Недаром в решающий момент Федор говорит: «Когда меж тем, что бело иль черно, избрать я должен — я не обманусь». Нельзя сказать, чтобы этот образ полностью соответствовал жестокой реальности истории. Да и сам А. К. Толстой писал, что изображал Федора, «не отступая от указаний истории, но пополняя ее пробелы» (разрядка моя — В. К.). Недаром в своей сатирической «Истории государства Российского от Гостомысла до Тимашева» сам автор характеризовал царя Федора иначе: «Был разумом не бодор, трезвонить лишь горазд». Вскрытие уже в наши дни гробницы царя в Архангельском соборе показало, что на престоле восседал карлик с явными чертами вырождения. Государь царь и великий князь Федор Иванович всея Руси самостоятельно править просто не мог, но именно ему досталась по наследству неограниченная самодержавная власть. Потому-то с первых дней его царствования (1584 г.) между боярами развернулась ожесточенная борьба за первенство.
Из этой схватки вышел победителем Борис Федорович Годунов, брат царицы Ирины, жены Федора, опытный и умный государственный деятель. Ему удалось при помощи разнообразных интриг оттеснить своих соперников и стать фактическим правителем государства. И все же его могущество не было прочным. У Ивана Грозного был еще один сын — царевич Дмитрий, которому было всего полтора года ко времени смерти отца. Сразу после вступления Федора на престол царевича вместе с его матерью — последней женой грозного царя Марией Федоровной из рода Нагих — и ее многочисленной родней отправили в Углич, где он и жил под надзором присланных из Москвы администраторов.
В 1591 году восьми с половиной лет от роду Дмитрий погиб. Мать царевича и ее братья убедили жителей Углича, что мальчика убили присланные из Москвы люди; с ними тут же и покончили возмущенные горожане. Прибывшая из Москвы для расследования комиссия в составе митрополита Сарского и Подонского Геласия, боярина князя Василия Ивановича Шуйского, окольничего Андрея Петровича Клешнина и дьяка Елизария Вылузгина пришла к выводу, что царевич, страдавший «падучей» (эпилепсией), играл ножом и в припадке сам на него накололся. Выступавший сначала в качестве претендента на русский трон, а в 1605 — 1606 годах и царивший в Москве Григорий Отрепьев утверждал, что он — Дмитрий, спасшийся от убийц благодаря подмене. После свержения Лжедмитрия царем стал главный деятель угличской комиссии — Василий Шуйский. Он теперь стал развивать старую версию об убийстве: было официально объявлено, что Дмитрий — святой мученик, убиенный от лукавого раба Бориса Годунова. Эта версия, закрепленная в многочисленных сочинениях о Смуте и в Житии святого, надолго стала официальной.
Многое в ней настораживает. Во-первых, очень уж кстати была эта версия правительству Шуйского. Канонизация нового мученика, его прославление как святого становились лучшим доказательством самозванства только что свергнутого и убитого царя. Во-вторых, в многочисленных рассказах об обстоятельствах самого убийства слишком много противоречий в подробностях, да и самих этих подробностей тем больше, чем дальше рассказ по времени своего создания отстоит от самого события. Да и мог ли Борис Годунов решиться доверить кому бы то ни было свои планы? Где была гарантия, что убийц не схватили бы и не допросили, и они под пыткой не назвали бы имен своих вдохновителей? Кто, наконец, и за какие деньги решился бы пойти на такой акт, сулящий столь мало шансов на спасение? Думается, Годунов был слишком умен и осторожен, чтобы подсылать наемных убийц к царевичу Дмитрию.
Но вместе с тем и в следственном деле, утверждающем смерть от несчастного случая, немало подозрительных несообразностей. К тому же слишком уж впору пришлась Борису смерть царевича. Ведь если бы царь Федор умер бездетным (а так и случилось в 1598 году), царем должен был бы стать Дмитрий. Для Годунова такой поворот событий означал бы не только отстранение от власти, но и, судя по всему, гибель на плахе или в тюрьме. Неудобен был бы Дмитрий и в другом случае: если бы у Федора остался наследник. Было бы наивно надеяться, что у Федора, человека с патологическими отклонениями от нормы, родился бы нормальный сын. Естественным покровителем такого наследника был бы его дядя — все тот же Годунов. Другой же дядя - царевич Дмитрий — стал бы опасным соперником. Так что заинтересованность Бориса Годунова в физическом устранении царевича Дмитрия несомненна.
Как же согласовать противоречия? А не было ли у Бориса другого пути уничтожить царевича? Обязательно ли было подсылать убийц? Ведь царевич страдал эпилептическими припадками, при которых больные, по словам энциклопедии, «опасны для себя и для окружающих». Если такому больному мальчику разрешить играть ножом, трагический конец становится делом времени. Недаром, должно быть, именно на няньку царевича — Василису Волохову обрушился сначала весь гнев обезумевшей от горя царицы-матери. Такой способ — наиболее безопасный, не оставляющий следов, соответствовал психологии Бориса Годунова — человека, всегда стремившегося покончить со своими врагами тихо, без шума и театральных эффектов.
Похоже, именно этот путь избавления от царевича предполагал и А. К. Толстой: Годунов через Клешнина посылает в Углич Василису Волохову с наказом, «чтоб она блюла царевича». Умело намекает Клешнин будущей царевичевой «мамке», что «никто не властен в животе и смерти — А у него падучая болезнь!».
Так ли все было в жизни? Не берусь утверждать. В истории всегда останутся неразгаданные тайны. Художник же вправе выбрать любую версию, не противоречащую источникам и известным фактам.
Не будем путать художественное произведение с учебником истории. Ведь драматург намеренно сближает во времени события, отстоящие друг от друга порой несколькими годами, домысливает характеры, на которые в источниках мы находим лишь намеки. И главное — он не «пишет историю», а размышляет на материале истории об общечеловеческих ценностях. Чтобы познать факты, события, лучше читать Соловьева, Костомарова, Ключевского, современных историков. Для нас же сегодня важнее мысли А. К. Толстого, мысли, которые удивительно современны, хотя прошло 123 года с 1868 года, когда Алексей Константинович закончил «Царя Федора». До наших дней продолжается спор брата и сестры, Бориса Годунова и царицы Ирины. Годунов уверен, что Дело важнее Человека:
...Я мщения не знаю,
Не слушаю ни дружбы, ни вражды;
Перед собой мое лишь вижу дело
И не своих, но дела моего
Гублю врагов.
Но как бы ни были внешне убедительны эти доводы, сегодня остро чувствуем правоту Ирины:
Не верю, брат, не верю, чтобы дело
Кровавое пошло для царства впрок...
В. Б. Кобрин
