Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль. Переводы Н. Любимова и Н. Заболоцкого. Литературно-музыкальная композиция С. Муратова

Франсуа Рабле - Гаргантюа и Пантагрюэль. Переводы Н. Любимова и Н. Заболоцкого. Литературно-музыкальная композиция С. Муратова

Альбом: 1 пластинка
Размер: 12" (гигант)
Запись: 1980 г.
Тип записи: стерео
Оборотов в мин.: 33
Состояние (диск/конверт): очень хорошее / очень хорошее
Производство: Россия
Фирма: Мелодия

Музыка Э. ДЕНИСОВА
В композицию включены баллады ФРАНСУА ВИИОНА в переводе И. Эренбурга

АЛЕКСАНДР КАЛЯГИН
АЛЕКСАНДР РОЗЕНБЕРГ клавесин

Режиссер Александр Вилькин
Звукорежиссер В. Парфенова
Редактор Е. Лозинская
Художник Н. Чернышева.
Фото Б. Палатника

Книга Рабле... Удивительная, единственная, ни на что другое не похожая. Книга-мир, книга-космос, книга — универсальная энциклопедия целого громадного периода истории человечества: созданная в эпоху Возрождения, она вобрала в себя нажитое им за две тысячи лет.
Имя Франсуа Рабле стоит для нас рядом с именами тех, кого мы зовем нашими великими спутниками: рядом с именами Гомера и Сервантеса, Данте и Шекспира; он гордость своей родины, прекрасной Франции, он гордость всего рода людского на все времена.
В 1978 году широко отмечалось 425-летие со дня его кончины, а книга Рабле живет, не забывается, находит читателей в новых и новых поколениях. И это так, потому что она вобрала в себя полынь и мед народного опыта, за которым — многие столетия, всю истинную мудрость античного и средневекового мира. В ней вершит свой прекрасный труд познания и размышления отточенный интеллект ученого, в ней бьется неизбывная, солнечная, радостная любовь великого гуманиста к жизни, к человеку.
Библиотека, посвященная изучению личности и творчества этого удивительного писателя, огромна, и нам радостно, что одно из самых почетных мест в ней занимает монография выдающегося советского ученого, философа и литературоведа Михаила Михайловича Бахтина. Она называется «Творчество Франсуа Рабле», и после ее выхода в свет в 1965 году интерес к Рабле в нашей стране возрос: необычайно.
А разве не стал радостным событием всей нашей культуры выход в свет нового перевода книги о Гаргантюа и Пантагрюэле, сделанного Николаем Любимовым; Любимов совершил настоящий творческий подвиг, научив Рабле говорить по-русски: книга эта невероятно сложна — французский язык пятнадцатого века под пером Рабле кипит, дышит, переливается тысячами самых удивительных оттенков.
Нет предела изобретательности писателя в определениях, нет предела его смелости в соленых шутках, в хохочущих пародиях. Рабле играет словом, распоряжается им с поражающей свободой гения, и Любимов в своем переводе сумел это передать, как никто до него.
Больше чем четыре века отделяют нас от времени, когда жил и писал Франсуа Рабле, но книга его, вся пропитанная солью своей эпохи, не устарела и не устареет никогда, пока люди будут рождаться и умирать, познавать природу и самих себя, радоваться добру, изобилию, здоровью, мирному небу, — пока они будут смеяться над глупостью, над ханжеством корыстных и елейных церковников, над высокомерным занудством лжеученых, над трусостью, глупостью, жадностью.
И вот — еще одно примечательное событие, впрямую связанное с нашим неугасающим интересом к Рабле: Центральное телевидение предоставило экран артисту МХАТа Александру Калягину, чтобы тот сыграл свой моноспектакль, посвященный сыну Гаргантюа, прославленному Пантагрюэлю — «в его доподлинном виде, со всеми его ужасающими деяниями и подвигами, сочинение покойного магистра Алькофрибаса Назье» — как озаглавил эту книгу своего романа, состоящего из нескольких книг, его автор, насмешливо спрятавшийся за псевдонимом, составленным им из букв собственного имени и фамилии...
Смелость Калягина достойна уважения. Едва ли не впервые артист отважился читать и играть самого Рабле! Отважился — и добился успеха. Успеха в главном: Рабле здесь живой, увлекательный. Пусть это лишь малая чаша, зачерпнутая из океана, но в ней состав великого целого, его вкус, его запах, его шум...
У Калягина на редкость подходящая для избранного им произведения внешность — он крупен, полноват молодой здоровой полнотой, у него какое-то несовременное в своей округлой правильности и мягкости лицо, крупный лоб, ясные, полные ума и юмора глаза. Весь «физический аппарат» актера, спокойная пластика его массивной, но такой легкой в движениях фигуры идут на пользу делу: было бы как-то странно и нелепо, если бы за воплощение мира раблезианских образов взялся бы актер астенично худощавый, нервически беспокойный... Калягин живет в «воздухе» романа со вкусом, с аппетитом, но в то же время с тем самым чувством меры, которое здесь, увлекшись, было бы даже простительно потерять.
Он один исполняет множество ролей — роль от автора и Пантагрюэля, Панурга, брата Жана, двух сутяг с примечательными фамилиями Лижизад и Пейвино, философа-софиста и даже одну даму, королеву по имени Квинтэссенция. Кроме того, он читает удачно с толком и тактом включенные сюда стихи Франсуа Вийона, старшего и родного по духу брата Рабле и поет песни на его же текст.
Пусть специалисты, историки французской литературы скажут свое слово, прав был Калягин или не прав, выбирая из необозримой громады романа то, что он выбрал: хотя, впрочем, тут нет и не может быть рецептов, тут каждый имеет полную возможность взять свое, и сколько бы и сколькие бы тут ни брали, еще на добрую сотню останется...
Конечно, необъятного объять нельзя — а роман Рабле истинно необъятен, — но в монтаже, каким его исполняет Калягин, при его достоинствах все-таки определенно недостает истинно что раблезианского (а оно давно стало понятием нарицательным) — этого сокрушительного напора, этого оглушительного изобилия перечислений, этого опьяняющего, радостно кружащего голову масштаба — будь то пространство, время, размер, число, количество, множественность отличий и свойств вещей. У Калягина очень хорошая речевая техника: к примеру, с каким подлинным блеском он воспроизводит уморительнейшую абракадабру юридического спора двух сутяг и судейскую речь Пантагрюэля, мудро выносящего столь же бессмысленное, сколь и убедительное решение тяжбы! А как он превосходно проигрывает краткий фрагмент из знаменитого «вопрошання Панурга» жениться тому или нет.
Александр Калягин читает и играет удивительных героев Рабле, стараясь всемерно приблизить их к слушателю, и он знает, что дело это не простое, потому что та образная система, в которой творил великий писатель, конечно же, нуждается в том, чтобы ее освоили сегодня, сделав ясной, понятной, доходчивой. Он подает слово Рабле выпукло, осмысленно, тонко окрашено. Артист проявил и вкус, и меру, когда принял для своего моноспектакля скромный, не заставленный павильон, когда ограничился в реквизите книгой и шутовским колпаком, креслом и старинными весами с чашками (может быть, чем-то лишним были постройка, долженствующая намекнуть на абрис старо-французского города, и бутафорская, слабенькая мачта, на которую во время бури взобрался Панург). Но куда важнее, что спектакль словесно удачно обрамляется авторскими обращениями Рабле, вещими его словами о том, что «смех есть свойство человека».
В. Шитова