Илья Сельвинский – Берег письменного стола. Стихотворения. Читает автор

Илья Сельвинский – Берег письменного стола. Стихотворения. Читает автор

Альбом: 1 пластинка
Размер: 12" (гигант)
Запись: г.
Тип записи: моно
Оборотов в мин.: 33
Состояние (диск/конверт): очень хорошее / очень хорошее
Производство: Россия
Фирма: Мелодия

I сторона
БРИЗ (0.43)
ТРИОЛЕТ (0.43)
ЦВЕТНЫЕ СТЕКЛА (0.42)
АВТОПОРТРЕТ (0.43)
КРАСНОЕ МАНТО (1.50)
ЦЫГАНСКИЙ ВАЛЬС НА ГИТАРЕ (1.05
ЦЫГАНСКАЯ РАПСОДИЯ (1.19)
ЦЫГАНСКАЯ (0.33)
«ЕХАЛИ КАЗАКИ...», отрывок из поэмы «Улялаевщина» (4.35)
ВСТУПЛЕНИЕ К ПЬЕСЕ «Умка — белый медведь» (3.43)
ПЕСНЯ БАБЕКА ИЗ ТРАГЕДИИ «Орла на плече носящий» (2.15)

II сторона
ОХОТА НА НЕРПУ (3.39)
ЧИТАТЕЛЬ СТИХА (3.20)
СЕВАСТОПОЛЬ (7.30)
ГИМН ЖЕНЩИНЕ (1.18)
ГУЛЛИВЕР (0.33)
ЖЕНА (1.47)

Редактор Е. Лозинская
Реставратор Т. Страканова
Художник В. Колганов

Эта пластинка дает большой временной диапазон творчества Ильи Сельвинского: от ранних или. как он называл, «гимназических стихов» до стихов последних лет. Слушатель сможет оценить. как мужал поэт, как крепло его мастерство, как происходило становление его поэтического голоса.
. . .После Есенина и Маяковского, блистательно читавших свои стихи, не просто было в 20-х годах обратить на себя внимание аудитории. Что решало успех? Самобытность поэта, его голосовые данные, обаяние, своевременность выхода к людям и. конечно, прежде всего, содержательность самой поэзии. Илья Сельвинский сразу овладел вниманием слушателей. Одни из французских критиков 30-х годов сравнил его чтение с корридой: поэт вырывался, как бык, па арену поэзии. Слушатели почувствовали буйную силу таланта.
Широкогрудый, словно отлитый из бронзы, вспыльчивый, но чуткий и добрый, каким бывает только сильный человек, Илья Сельвинский читал наизусть, как сказитель, тысячи строк. Читал с охотой, жадно, можно сказать — аппетитно, смачно. Он читал так, что звук его голова рисовал картины: охота, бой. степь, моря, горы. Он набрасывал портреты, жанровые сцепы, пейзажи — масло и акварель. Из своей груди поэт исторгал то глубинный виолончельный распев, то гитарный аккорд, то рассветный птичий голос флейты. Не надо думать, что он подражал этим голосам. Нет, они просто жили в нем, как его собственные краски. В его существе умещались оркестр и хор в их двуединстве. Илья Сельвинский мастерски владел этим голосовым интонационным тембровым богатством. Голос покорно передавал живые переливы его чувства — от легкой шутки до глубокой думы. Голосу помогало слово, исполненное драматизма. Оно взывало к действию как спектакль. Даже в лирике Сельвинский бывал повествователен п. я бы сказал, сценичен. Автор «Улялаевщины» утверждает: «...трагедия превращается в драмодельщину, а эпопея в стихоплетство, если они не согреты дыханием лирической стихии. Лиризм — душа поэзии».
Что бы ни читал Илья Сельвинский — отрывки из трагедии, воссоздающей эпоху Ивана Грозного,— «Ливонская война», главы из эпопеи «Три богатыря», сводящей воедино былины киевского цикла, фрагменты из поэмы о поздней любви — «Алиса», — всюду мы слышим сердцебиение поэта, его лирическую исповедь. Поэзия Ильи Сельвинского была голосом самой жизни. А жизнь поэт не только наблюдал, он деятельно участвовал в ней с юношеских лет. Эпоху войн и революций он знал не понаслышке: разнорабочий, борец, натурщик, инструктор Союзпушнииы, сварщик на электрозаводе, участник Великой Отечественной войны — Крым, Кубань. Кавказ. Прибалтика. . . В поэмах, эпопеях, драмах, трагедиях Ильи Сельвинского звучали топот конницы, движения революционных масс, в них были отражены напряженность строительства, исторические битвы за землю, за волю. Героями поэзии Ильи Сельвинского можно населить целый город, и в нем не будет недостатка в людях разных специальностей. Произведения поэта слагаются в циклы, посвященные узловым темам современности. Современность — нерв его поэзии.
В молодые годы Ильи Сельвинского его голос называли «колоратурным басом». Он не нуждался в усилителях. От шепота до гуда этот голос был внятен на площади в час митинга и в концертном зале во время сольного выступления. Я услышал его еще до войны в Киеве, куда участник челюскинской эпопеи Илья Сельвинский приехал для выступлений. Поэт держал в руках огромную указку, как лектор, и водил ею по огромной карте нашего Севера. Его рассказ о путешествии перемежался чтением отрывков из эпопеи «Челюскиниана». которая поздней была переименована в «Арктику». Читая, поэт как бы строил здание: вот фундамент, а это — окна, а вот крыша. В прочитанном им произведении можно было жить. Архитектоника продумывалась до мельчайших деталей. Вещи были точно вымерены на вес. на грузоподъемность, на кубатуру. Так в поэте проступал на первый план архитектор словесных масс — драматург.
Звучит голос поэта, и вы слышите краски, видите звуки. Для этого надо было выработать отменную дикцию, отличное русское произношение, орфоэпию. Поэт обучался ей не в специальных студиях и семинарах, а на дорогах России. под Тверью, в Питере, в Подмосковье, на Кубани. У Ильи Сельвинского было редкое умение говорить со многими как с одним, как бы с глазу на глаз, как на духу, доверительно. Это качество чтеца Сельвинского было продолжением качеств человека Сельвинского, храброго в своей откровенности и незащищенного в доверчивости.
С войны, говорит поэт, его голос вернулся с «ампутированным тембром». Заглохли грудные резонаторы. «В двадцать пять лет я брал на дыхании тринадцать строк латинского гекзаметра. Сейчас, в пятьдесят четыре года, моя эмфизема позволяет произнести единым духом всего лишь полторы строки пятистопного ямба. Таким образом, осталась одна интонация, но даже и она на этом далеко не современном магнитофоне передается плохо. Все. что выше или ниже золотой середины, пропадает». Конечно же. взыскательный Илья Сельвинский недооценивает силу и краски своего голоса в позднюю пору. И в поздние свои года он читал так, что вызывал зависть молодых поэтов и чтецов. Его слушали, как забредшего в 60-е годы трубадура предыдущей эпохи. Слушали и — удивлялись.
С манерой чтения Ильи Сельвинского произошло то же. что и со всем его творчеством, со всем его стилем. От внешнего он перешел к существенному. глубинному, от эффектного к содержательному, от вихревой и завораживавшей «Цыганской тройки» клирике, наследующей пушкинскую культуру стиха, от гротескового портрета караимского философа Бабакай-Суддука к лермонтовскому крутому запеву «Тамани». К сожалению, пока не найдены ранние записи 20-х годов, будем надеяться, где-то хранящиеся. . .
Прислушаемся же к тому, что осталось, к тому, что звучит на пластинке. Эта пластинка не копирует предыдущей, выпущенной несколько лет назад фирмой «Мелодия». Она вносит новые черты в уже сложившийся облик Ильи Сельвинского, — чтеца своих произведений. В ней запечатлены ранние опыты поэта, великолепно передающего характерность речи своих персонажей, бытовые краски, жанровые сценки, выполняющего, так сказать, колористические задачи. Это остается в поздние годы. По со временем в чтении Сельвинского и в его стихах ощутимей выявляется смысл и суть, гражданственность.

Поэзия! Ты — служба крови!
Так перелей себя в других
Во имя жизни и здоровья
Твоих сограждан дорогих.

Такой увидел свою поэзию Илья Сельвинский в действующей армии в 1941 году. Голос его обрел тона вечевого колокола. Мы знаем: как в медь колокола для полноты и чистоты звона примешивают серебро, так в эпическое звучание своего голоса поэт добавляет лиризм. «Добавляет» — неточное слово. Замешивает, вплавляет. Рычание тигра и голубиные гули. Это несовместимость создавала особое обаяние поэта. Голос его звучит рядом, проникая в самую душу. Так он звучал в ноябре 1964 года на памятном вечере в Устной библиотеке поэта при Центральном Доме актера. Это было последнее выступление поэта перед аудиторией. Ему было трудно читать из-за тяжелой болезни. Но он был. как и прежде, на посту и на высоте.
Много раз я слышал, как поэт показывал студентам Литературного института те или иные стихи: классик ли это. начинающий ли автор. Его чтение было первой попыткой анализа самого текста. И ранее не понятое становилось понятным с голоса поэта. В этом чтении была и увлеченность. и страстность, но прежде всего это чтение служило задачам открытия мира и познания его. Так, читая Бунина и Блока. Маяковского и Багрицкого. Сельвинский увлекал молодежь па решение сложных художественных задач, а одновременно с этим раскрывал образы этих поэтов.
Порой читатели стиха становятся и слушателями стиха. Усвоенное глазами проверяется на слух. Добавляются краски голоса, живой авторской интонации. Но подчас слушатель стиха становится читателем стиха. Схваченное па слух в дальнейшем осваивается по книге. В этом случае голос поэта помогает внимательному читателю, любителю поэзии глубже проникнуть в сокровищницу заинтересовавшего его автора.
ЛЕВ ОЗЕРОВ