Монарх (Петр и Алексей), драматические сцены в двух частях

В. Рецептер (1935): Монарх (Петр и Алексей), драматические сцены в двух частях. Исполняет автор. Режиссер Р. Сирота

Альбом: 2 пластинки
Запись: 1988 г.
Тип записи: стерео
Оборотов в мин.: 33
Состояние (диск/конверт): очень хорошее/очень хорошее
Производство: Россия
Фирма: Мелодия

Владимир Рецептер — актер, режиссер, поэт, литературовед и драматург. И все эти его ипостаси берут начало в искусстве актера, который осмысливает то, что он играет, затем режиссируя свою роль, приходит к мысли самому поставить спектакль, далее начинает исследовать материал еще более глубоко, подступаясь к литературоведению, что закономерно приводит его и к драматическим изучениям и — столь же естественно — к желанию самому написать пьесу. Ну а поскольку Рецептер еще и поэт, то пьеса, разумеется, в стихах.
Такова творческая история «Монарха» — пьесы, написанной уже давно, но до сих пор не поставленной на драматической сцене; была постановка в филармонии, да еще сам Рецептер не раз исполнял пьесу в своих концертах. Почему ее не поставили, особенно при нынешнем голоде на хорошие пьесы?
«Монарх» никак не вписывается в сложившийся канон исторической пьесы. Как правило, в центре такой пьесы полагается помещать фигуру выдающейся исторической личности, которая вершит свои исторические деяния с помощью положительных героев помельче и при противодействии всевозможных отрицательных нехороших людей; сегодня пьесы, соответствующие этому канону, уже почти не появляются на сцене, но другие еще почти не пишутся. Но, так или иначе, «Монарх » — перед вами.
В центре пьесы, как и положено, значительная историческая личность — Петр I. Есть и его противники — царевич Алексей, первая жена Евдокия. Но «Монарх» построен с принципиальными отступлениями от канона. по правилам скорее поэтической, нежели исторической пьесы — образ героя раскрывается не столько через сюжет (хотя он. конечно, есть — действие сосредоточено вокруг событий 1718 года, в первую очередь вокруг дела царевича Алексея), сколько через диалоги Петра с единомышленниками или врагами, не столько в непосредственном драматическом действии, сколько в слове. Петр I раскрывается в этих диалогах все новыми и новыми гранями, и прежде всего человеческими, личностными. В каждой сцене он как бы вырастает, оставаясь в то же время сыном своего века, жестокого и кровавого. Но пьеса дает ему моменты прозрения — когда он спрашивает сына Алексея перед пыткой, на которую сам же обрек его: «И ты устал, Алешенька?..», когда печалится о смерти своего врага, шведского короля Карла XII, и приходит к неожиданной мысли: «Прошу, прошу — да будьте вы людьми!.. Короток век, короток век, короток!..».
Рецептер в этой пьесе не оправдывает и не осуждает Петра — он стремится понять его. Он не скрывает злодейств Петра, причем отнюдь не все они объясняются временем, кое-что (и немало) имеет причиной и безудержную натуру самодержца. Однако он не забывает сам и не дает забывать слушателю о великих деяниях и великих стремлениях царя. А злодейства? — они. конечно, тоже не забываются, остаются в истории, но было бы несправедливо помнить только о них. Именно так заканчивается пьеса — появлением загадочного Ночного гостя, меняющего обличья: то Карл XII, то царевич Алексей, то убитый в Хиве князь Бекович-Черкасский, то дух самого Петра. Он и говорит царю:
Тебе дано величие, а ты
в себе забыть не можешь человека!..
Ты — Петр! Ты божий промысел! Ты—бог!
Ты — раб своей немыслимой России!
Тебе отпущен слишком краткий срок!
Ты сам не волен в собственной стихии!
В этих строках — и величие Петра, и его зависимость от времени и страны. в которой ему выпало родиться, и историческая предопределенность его деяний, и его противоречивая мятущаяся натура.
Рецептер вводит в пьесу еще один очень важный мотив. Через весь ее текст проходят сцены, названные «Горожане на Морской», встречи на петербургской улице двух обывателей петровского времени — времени, в которое в России, казалось бы, и не было обывателей. Но нет, эта бессмертная порода существовала всегда — послушная любой власти, осторожная, всего боящаяся. (Впрочем, надо сказать, что в петровские времена было, чего бояться. были причины держать язык за зубами на улице и даже в собственном доме). В разговорах этих людей — история с точки зрения маленького человека. Правда, они сознают свою неистребимость, свое, можно сказать, вечное бытие — недаром один из них говорит другому: «Ну, отойдем лет на сто да опять На улице сберемся и обсудим!..». Упоминание столь нереального срока выводит этих персонажей за рамки бытового правдоподобия, они как бы становятся в другой, поэтически-исторический ряд, становятся символом обывателя всех времен и народов.
Но... многое зависит от термина. Скажешь «обыватель» — одно, а «маленький человек > — вроде бы то же самое, но другое. Эмоциональная окраска другая, ибо к маленькому человеку русская литература всегда относилась с сочувствием. А к горожанам Рецептера равно приложимы оба определения: они, конечно, обыватели, мечтающие отсидеться в своей скорлупе от бурь и потрясений времени, но бури эти совершенно реальны, поэтому они — маленькие люди, которым не по плечу спорить с ними.
В примечании к «Монарху» читаем: «...автор, следуя примеру образцовых в драме исторических сочинений...». Образцовыми в драме историческими сочинениями для Рецептера давно являются пьесы Пушкина и Шекспира. Пушкин вообще стал для него примером и темой, можно сказать. всей его жизни. Это видно и в пьесе о Петре — через нее проходят эпиграфы из пушкинской «Истории Петра». которая долго считалась не более, чем конспектом исторического труда И. Голикова, и только в наше время он был оценен иначе, как первый этап собственной, пушкинской «Истории Петра». Можно сказать, что драматические сцены Рецептера имеют источником пушкинский взгляд на «странного монарха», причем не только исторический, но и поэтический, — это попытка (на мой взгляд, во многом удавшаяся) с пушкинских позиций написать пьесу о Петре.
Вообще литературоведческие штудии Рецептера оказывают большое влияние на его поэтическое и сценическое творчество. И литературовед, и режиссер, и, в данном случае, поэт работают в нем на главное в его жизни — на спектакль; а то, что все они совмещаются в одном человеке, придает этой работе художественную цельность. О таком синтезе можно говорить, имея в виду и пьесу о Петре I, и многие другие его работы—«Гамлет», спектакли по Пушкину и Достоевскому, поэтическое чтение «Роза и крест» Блока.
Главную идею своей пьесы Рецептер выразил еще в эпиграфе — одном из двух эпиграфов к ней. В первом цитируются пушкинские слова из «Истории Петра»: «Сам он был странный монарх», а второй, тоже пушкинский: «Оставь герою сердце! Что же он будет без него?..»—из стихотворения «Герой». Память подсказывает слово, которым должна кончаться строка: «Тиран». Так что замысел поэта ясен — показать Петра, как героя (историческую личность), наделенного сердцем. Как человека, фактически саморазрушающегося из-за собственных деяний, как человека, обладающего многими недостатками, слабостями и пороками, но недостатками человеческими.
Об исполнении следует сказать отдельно. Высочайшее техническое мастерство, отточенное многолетним исполнением моноспектаклей, когда актер перед зрителем — один, в нейтральном костюме, лишенный всех «подпорок», дисциплинировало Рецептера-актера, подсказало ему единственное реальное отличие между разнохарактерными персонажами — у каждого своя мысль, своя логика. Такими они и появляются в моноспектаклях Рецептера, и невозможно спутать мудрого и осторожного Толстого с жуликоватым, но умеющим тронуть сердце Петра Меншиковым, озлобленную Евдокию или по-женски хитрую уклончивую Екатерину I. И техника актера целиком поставлена на службу мысли его персонажей.
Ю. Смелков