Время летит

ГЕРАСИМОВ Анатолий. «Время летит».

Альбом: 1 пласт.
Запись: 1987 г.
Тип записи: стерео
Оборотов в мин.: 33
Состояние (диск/конверт): очень хорошее / очень хорошее 
Производство: Россия
Фирма: Мелодия

1. Ностальгия;
2. Мадемуазель Батерфляй;
3. Походка Майлса;
4. Разрешения;
5. Шалунишка;
6. Водяная мельница;
7. Ничуть;
8. Цветущая осень;
9. Пока время летит.
Музыка и аранжировки А. Герасимова.
Анатолий Герасимов тенор-саксофон (4, 6, 7, 9), сопрано-саксофон (1 -3, 6, 7), флейта (1 -3, 5, 8), Владимир Хорунжий ф-но (1-4), Yamaha DX7 (1 -5, 9), Симон Набатов - ф-но (5, 8), Марк Коэн - ф-но, DX7, ОВХ (6, 7, 9), Тед Л о - DX7 (6, 7), Борис Лебединский - гитара (1 -3), Лео Траверса - бас (1 -3, 5-8), Иосси Фаин - бас (4), Рикки Себастиан - ударные (1 -5. 8), Арто Тунсбоячи - перкуссия (1 -3), Стив Торнтон - перкуссия (5, 8), Гильерме Франко - ударные и перкуссия (6, 7) По лицензии NANA Productions, Inc.

Выход пластинки Анатолия Герасимова — первый шаг к возвращению на родину той части отечественной культуры, с которой мы были долго разлучены по причине эмиграции джазовых музыкантов в 70-е годы.
Лично для меня выпуск этого диска важен еще и потому, что начало «джазовой эмиграции» роковым образом совпало с выходом моей книжки по истории советского джаза, а тогда в нашей печати разрешалось упоминать имена только тех иностранцев, которые не омрачили своей биографии наличием у них в недавнем прошлом советского гражданства. А если уж и позволяли упоминать таковых, то только в целях поношения. И потому в моей книге отсутствовали Игорь Берукштис, Игорь Высоцкий, Лев Забежинский, Роман Кунсман, Борис Мидный, Валерий Пономарев, Владимир Ратнер и другие наши друзья и коллеги, к тому времени уже реализовавшие свое право жить там, где хочется. Десяток фамилий, — думал я, — погоды не решает, ради общего дела можно пойти и на компромисс, пока не поздно. Ведь задержись книга на год, и рукопись покрылась бы сплошь цензорской чернотой, и тогда всю ее принять на свою авторскую совесть я бы уже, наверное, не смог. Книга бы попросту не вышла.
А теперь на этом диске являются нам из недавно закрытого зарубежья Анатолий Герасимов, Борис Лебединский, Владимир Хорунжий, Симон Набатов.
Первым трем сейчас слегка за сорок, и хотя родились и выросли они в трех очень разных городах, биографии их в чем-то похожи. Все трое самоучки, то есть сделали себя сами, каждый неординарен, а это уже несходство. Москвич Анатолий Герасимов, хоть и окончил музыкалку по кларнету, этот предписанный школой инструмент забросил, любимый саксофон осваивал сам, а он трудно давался, и, конечно, у него были свои профессионально-исполнительские проблемы. Как сейчас, вижу его на джем-сешн в кафе «Молодежном», переминающегося с ноги на ногу около сцены, всей своей музыкальной душою жаждущего играть, но оттесненного нашим провинциальным, еще негустым, но уже чванливым джазовым Олимпом. Тогда-то, наверное, высокие коллеги и окрестили его кличкой «Му-Му», которая сохранилась за ним вплоть до верхних этажей его карьеры.
Он уже «понюхал джазового пороху» и у Кролла в Туле, и у Саульского в ВИО-66, и в московских летучих ансамбликах, и из саксофонов он не попробовал разве что только альт, но первый успех пришел к нему, когда на московском фестивале «Джаз-68» он сыграл на флейте нежнейшее соло в своей композиции «Белый снег». «Всех увлек поэтичный Герасимов»,— сообщила единственная рецензия на славный фестиваль, опубликованная в какой-то многотиражке.
В конце 60-х в Москве стали появляться джаз-клубы (их в ту пору называли джазовыми кафе) — «Синяя птица», «Ритм», «Печора», и в этих заведениях Герасимов непременно появлялся, чтобы с кем-нибудь поиграть, но за это почти не платили, и Толя подхалтуривал в МОМА, переходя из кабака в кабак, нигде долго не задерживаясь. Однажды Саульский позвал его в свой оркестр, и Толя укатил, попросив приятеля полабать за него, а тот, видимо, на радостях запил, и когда Толя вернулся, то узнал, что уволен за прогулы.
— Почему вы часто меняете работу? — поинтересовался кадровик.
— Я не меняю— я как был саксофонист, так и остался.
— А что вы улыбаетесь? — спросило начальство.
— А что мне, плакать? — ответил Му-Му.
Он стал типичным московским джазменом, готовым играть в любом ансамбле или оркестре и в любом стиле от традиции до авангарда. Он много занимался и постоянно раскрывался новыми гранями. Помнится, как-то по радио прозвучала целая программа Толиных композиций и аранжировок, исполненная оркестром Юрия Саульского, — это было так свежо, талантливо, интересно. И если его манило что-то впереди, он легко снимался с места. Сунув под мышку сопрано с флейтой, он мог смотать в другой город на интересный джаз-фестиваль или просто на джем-сешн.
В начале 70-х к нам приехали два лучших американских бэнда — Эллингтона и Джонса-Люиса, и Толя ездил вслед за ними, не отходил от них, играл вместе при малейшей возможности, дарил свои партитуры, что-то перенимал, учился. Но дела, как и у многих джазменов, не шли, и в середине 70-х в один прекрасный день Анатолий Александрович Герасимов, русский, холостой, беспартийный, пошел в синагогу, придумал себе еврейскую бабушку, но вместо Тель-Авива улетел в Нью-Йорк.
И вскоре пришли добрые вести — его взяли в знаменитый эллингтоновский оркестр, стали приглашать на халтуры в манхеттенские джаз-клубы, что было совсем неплохо в напичканной музыкантами столице мирового джаза. Каждый раз, приезжая в Нью-Йорк, я узнавал, что Толя либо где-то играет, либо после неутомительной гастроли куда-нибудь на Багамы дал себе отдых и готов встретиться и поболтать.
Ленинградец Борис Лебединский, наверное, и не думал становиться музыкантом, увлекался джазом, как многие, собирал записи, но, в отличие от других коллекционеров, слушал их с гитарой в руках, повторяя на ней услышанные мелодии и аккорды. Видимо, это неплохо у него получалось, если знаток и мастер мэйнстрима Давид Голощекин взял его в свой ансамбль, у которого только появилась возможность стать концертным, если совсем иной музыкант — Анатолий Вапиров позвал его для записи на пластинку своей монументальной «Славянской мистерии» и, наконец, если ленинградский Дом журналиста, где публика порой бывает весьма капризна, держал его дружный коллективчик много лет и не мог нарадоваться. Необычно тихо, без всякой помпы Боря стал ленинградским джазовым гитаристом номер один. Скандал возник совсем по другому поводу: как-то раз в середине 70-х годов городскому джаз-клубу запретили рядовой по застойным временам ночной джем-сешн, и никто не мог догадаться почему, пока наши дорогие органы не проболтались, что по их данным это должно было быть прощание с Лебединским, и вот тогда-то петербургская джазовая общественность и узнала, что Боря отваливает.
Так первый питерский джаз-гитарист оказался в городе желтого дьявола, где нужда заставила и на бармицвах попеть, и на балалайке поиграть, и откуда он решил перебраться во Флориду, где и климат получше, и русский кич не так обожают, да и джаза не меньше.
Киевлянин Владимир Хорунжий родился в благополучной семье известного писателя, ходил в музыкальную школу, но высшее образование решил получить в институте народного хозяйства, а когда разобрался с этим хозяйством, то вспомнил про свой зарытый музыкальный талант, и, поскольку в тот момент джаз в Киеве был по непонятным причинам в большом почете, пошел пианистом в ансамбль Бориса Людмера, в знаменитое джазовое кафе «Мрiя», самое престижное в городе. Потом его привлекли более популярные жанры, и, возглавив один из ведущих эстрадных коллективов, он ярко проявил себя в качестве оркестровщика. Разобравшись теперь и с ситуацией в искусстве, он в конце 70-х годов вместе с женой, ужгородской венгеркой, уехал в Будапешт, поработал там как музыкант и году в 80-м эмигрировал в США, сначала на Брайтон Бич в кавказский кабак, а потом в Голливуд, где, помыкавшись первое время, попал в обойму преуспевающих аранжировщиков.
Четвертый из наших — это следующее и уже совсем другое поколение. Он родился в 1959 году в семье известного московского аккордеониста Леонида Набатова. В 3 года Сеня начал играть, в 6 — сочинять музыку, в положенное время поступил в консерваторию, одновременно на фортепианное и композиторское отделения. «Он поздно пришел к джазу, но моментально все схватывал, особо тянулся к Володе Данилину», — вспоминает московский саксофонист Александр Родионов. В 1979 году вся семья уехала в Штаты, Сеня стал Симоном, блестяще окончил Джульярдскую школу, получил призы журнала «Киборд», Музыкального колледжа Беркли и Национального совета помощи искусствам, исколесил с концертами Америку и Европу. Все чаще приглашают его на крупные джазовые фестивали, и он уже играл со множеством джазовых звезд, среди которых — Чет Бэйкер, Херб Геллер, Пол Хорн, Тони Скотт, Чарлз Макферсон, Сонни Форчун, Кении Уилер. Уже вышло с десяток его пластинок, на одной из которых есть посвящение и благодарность Владимиру Данилину, у которого не записано еще ни одной...
Что касается чисто американских участников этой записи, то пусть о них скажет сама музыка. Запомните их имена, ибо в Штатах масса прекрасных, никому неизвестных музыкантов, так что нашим еще в какой-то степени повезло. Поэтому я хочу закончить словами благодарности в адрес Мерсера Эллингтона, ставшего спонсором этой записи, фирмы NANA Productions, Inc. и продюсера Нидии Флорес, любезно разрешившей «Мелодии» выпустить этот диск для советских любителей джаза.
АЛЕКСЕЙ БАТАШЕВ