Владимир Горовиц, фортепиано. Концерт в Карнеги-Холле (2 пластинки)

Владимир Горовиц, фортепиано. Концерт в Карнеги-Холле

Альбом: 2 пластинки (альбомный формат)
Размер: 12" (гигант)
Запись: 1966 г.
Тип записи: стерео
Оборотов в мин.: 33
Состояние (диск/конверт): очень хорошее/ очень хорошее
Производство: Россия
Фирма: Мелодия

ПЕРВАЯ ПЛАСТИНКА
I сторона
Й. ГАЙДН (1732 — 1809)
СОНАТА фа мажор, Hob. XVI № 23 — 13.57
1. Allegro 2. Adagio 3. Finale. Presto

P. ШУМАН (1810 — 1856)
BLUMENSTUCK, СОЧ. 19 — 7.46

II сторона
В. А. МОЦАРТ (1756 — 1791)
СОНАТА № 11 ля мажор, KV 331 — 17.41
1. Andante grazioso 2. Menuetto 3. Alia Turca. Allegretto

ВТОРАЯ ПЛАСТИНКА
I сторона
Ф. ШОПЕН (1810 — 1849) НОКТЮРН ми минор, соч. 72 № 1 — 9.22
МАЗУРКА си минор, соч. 33 № 4

Ф. ЛИСТ (1811 — 1886)
ДОЛИНА ОБЕРМАНА из цикла «Годы странствий» — 10.03

II сторона А.
СКРЯБИН (1875 — 1915)
СОНАТА № 10, соч. 70 — 12.22

К. ДЕБЮССИ (1862 — 1918)
ОСТРОВ РАДОСТИ — 6.01

Записано на концерте в Карнеги-холле Нью-Йорк, 1966 г.
Изготовлено по лицензии фирмы CBS Records, США

Концерт Владимира Горовица всегда событие, всегда сенсация. И не только сейчас, когда его концерты редки, но и в пору начала — всегда так было. С той ранней весны 1922 года, когда совсем молодой пианист впервые появился на эстрадах Петрограда и Москвы. Правда, самые первые его концерты в обеих столицах проходили при полупустых залах — имя дебютанта мало что говорило публике. Лишь немногие знатоки и специалисты слышали об этом удивительно талантливом молодом человеке, окончившем в 1921 году Киевскую консерваторию, где его учителями были В. Пухальский, С. Тарновский и Ф. Блуменфельд. А на следующий день после его выступлений газеты единодушно объявляли Владимира Горовица восходящей звездой на пианистическом горизонте.
Совершив несколько концертных поездок по стране, Горовиц в 1925 году отправился «покорять» Европу. Здесь история повторилась: на первых его выступлениях в большинстве городов — Берлине, Париже, Гамбурге — присутствовало немного слушателей, на следующие — билеты брались с боя. Начало же шумной славе положила, как часто бывает, счастливая случайность. В том же Гамбурге к нему в номер гостиницы прибежал запыхавшийся антрепренер и предложил заменить заболевшего солиста в Первом концерте Чайковского. Выступать надо было через полчаса. Дирижер Э. Пабст только и успел сказать ему: «Следите за моей палочкой, и, бог даст, ничего страшного не случится». Уже через несколько тактов ошеломленный дирижер сам следил за игрой солиста, а когда концерт кончился, публика за полтора часа раскупила билеты на его сольное выступление.
Так триумфально входил Владимир Горовиц в музыкальную жизнь Европы. В Париже после его дебюта журнал «Ревю мюзикаль» писал: «Порой все же является артист, обладающий гением интерпретации, — Лист, Рубинштейн, Падеревский, Крейслер, Казальс, Корто... Владимир Горовиц принадлежит к этой категории артистов-королей». А вот как описывал критик облик молодого пианиста: «Казалось, что вернулись прекрасные дни Падеревского. Этот цветущий, стройный юноша, немного напоминающий Листа в том же юном возрасте, обладает самой потрясающей техникой какую только можно вообразить. Надо слышать, как он играет «Мефисто-вальс» или «Траурное шествие» Листа, чтобы отдать себе в этом отчет. Свою превосходную технику он целиком отдает служению исполняемому произведению и, буквально очаровав публику своей необычайной виртуозностью вызывает слезы на глазах, играя с волнением, величественностью и простотой возвышенное Анданте Баха».
Новые овации принес Горовицу дебют на американском континенте, состоявшийся в начале 1928 года. После исполнения сначала Концерта Чайковского, а затем сольной программы ему была устроена, по свидетельству газеты «Тайме», «самая бурная встреча, на которую может рассчитывать пианист». В последующие годы, живя в США, Париже и Швейцарии, Горовиц чрезвычайно интенсивно гастролирует и записывается. Число его концертов за год достигает ста, а по количеству выпущенных пластинок он вскоре превосходит большинство современных пианистов. Его репертуар широк и разнообразен: основу составляет музыка романтиков, особенно Листа, и русских композиторов — Чайковского, Рахманинова, Скрябина. Лучшие черты исполнительского облика Горовица той, довоенной поры отражает его запись си-минорной Сонаты Листа, сделанная в 1923 году. Она поражает не только техническим вихрем, интенсивностью игры, но и глубиной чувства, истинно листовской масштабностью, рельефностью деталей. Этими же чертами отмечены и листовские рапсодии, экспромты Шуберта, концерты Чайковского (№ 1), Брамса (№ 2), Рахманинова (№ 3) и многое другое.
В 1936 году из-за операции аппендицита и последовавших осложнений Горовиц вынужден был прервать концертную деятельность. Пауза заставила его по-новому взглянуть на себя как бы со стороны, пересмотреть свои взаимоотношения с музыкой. Надо, правда, заметить, что с юных лет он был далек от «вундеркиндской ограниченности». «Когда все мои сверстники в Киеве играли фуги Баха, — вспоминал он, — я играл Вагнера. В 9 лет я знал наизусть партитуру «Гибели богов»; я изучал все инструменты и все жанры музыки, мог играть оперы — французские, итальянские, русские, немецкие — наизусть». Но все же беспрерывное концертирование приостановило его музыкальный рост. «Я исполнял некоторые пьесы так часто, — признавался пианист, — что больше не мог их слышать. Даже тогда не слышал, когда мои пальцы их исполняли. Думаю, что как художник я за эти вынужденные каникулы вырос. Во всяком случае, в моей музыке я открыл много нового». Справедливость этих слов подтверждается сравнением пластинок, записанных до 1936 и после 1939 года, когда Горовиц по настоянию Рахманинова и Тосканини (на дочери которого он женат) вернулся к инструменту.
В этот второй, более зрелый период, продолжавшийся 14 лет, Горовиц значительно расширяет свой диапазон. С одной стороны, он с конца 40-х годов постоянно и все чаще играет сонаты Бетховена и циклы Шумана, миниатюры и крупные произведения Шопена, стремясь найти свою трактовку музыки великих композиторов, с другой — обогащает свои программы современной музыкой. В частности после войны он первым сыграл в Америке 6-ю, 7-ю и 8-ю сонаты Прокофьева и 2-ю и 3-ю сонаты Кабалевского причем сыграл с изумительным блеском. Горовиц дает жизнь некоторым сочинениям американских авторов, в том числе Сонате Барбера, и наряду с этим включает в концертный обиход произведения Клементи и Черни, считавшиеся тогда всего лишь частью педагогического репертуара.
Деятельность артиста в ту пору становится очень интенсивной. Многим казалось, что он находится в зените своих творческих возможностей. Но по мере того, как «концертная машина» Америки снова подчиняла его себе, вновь начали раздаваться и голоса скептические, а нередко и иронические.
Артист болезненно осознает признаки кризиса. И вот сыграв в феврале 1953 года торжественный концерт по случаю 25-летия со дня его дебюта в Карнеги-холле, он вновь покидает эстраду — на сей раз надолго. Правда, полное молчание музыканта продолжалось меньше года. Затем понемногу он вновь начинает записываться, преимущественно дома, где фирма «RCA» оборудовала целую студию. Снова выходят одна за другой пластинки — сонаты Бетховена, Скрябина, Скарлатти, Клементи, рапсодии Листа, сочинения Шуберта, Шумана, Мендельсона, Рахманинова, «Картинки с выставки» Мусоргского, собственные транскрипции марша Ф. Соузы «Звезды и полосы», «Свадебного марша» Мендельсона — Листа, фантазия из «Кармен»… В 1962 году артист порывает с фирмой «RCA» и начинает сотрудничать с фирмой «Columbia». Каждая новая его пластинка убеждает, что пианист не теряет своей феноменальной виртуозности, но становится еще более тонким и глубоким интерпретатором.
«Художник, который вынужден постоянно стоять лицом к лицу с публикой, становится опустошенным, даже не сознавая этого. Он постоянно дает, не получая взамен. Годы отказа от публичных выступлений помогли мне в конце концов полностью найти себя и свои собственные, настоящие идеалы. Во время сумасшедших лет концертирования — там, здесь и повсюду — я почувствовал, что немею — духовно и художественно», — скажет он позже.
Почитатели артиста верили, что еще встретятся с ним «лицом к лицу». И действительно, 9 мая 1965 года Горовиц возобновил концертную деятельность выступлением в Карнеги-холле. Интерес к его концерту был невиданный, билеты раскупили за считанные часы. Значительную часть аудитории составляли молодые люди. «Он выглядел точно так же, как при своем последнем появлении здесь 12 лет назад, — комментировал Г. Шонберг. — Высокие плечи, корпус почти неподвижен, слегка наклонен к клавишам: действовали только руки и пальцы. Для многих молодых людей в публике это было почти так, как если бы играли Лист или Рахманинов — легендарный пианист, о котором все говорят, но которого никто не слышал». Но еще важнее, чем внешняя неизменность Горовица, была глубокая внутренняя трансформация его игры. «Время не остановилось для Горовица за те 12 лет, что прошли со дня его последнего публичного выступления, — писал рецензент газеты «Нью-Йорк геральд трибюн» Алан Рич. — Ослепительный блеск его техники, неправдоподобная сила и интенсивность исполнения, фантазия и красочная палитра — все это сохранилось нетронутым. Но вместе с тем в его игре появилось, так сказать, новое измерение. Разумеется, когда он покинул концертную эстраду в возрасте 48 лет, это был вполне сформировавшийся артист. Но теперь в Карнеги-холле выступил более глубокий интерпретатор, и новое «измерение» в его игре может быть названо музыкальной зрелостью. Оно проявлялось во многом, но, пожалуй, наиболее заметно в повышенном внимании к выражению простых лирических мыслей. Это стало ясно уже в медленной части Токкаты Баха — Бузони, открывшей программу, а затем в Фантазии Шумана, когда столь знакомая пьеса показалась нам ожившей заново.
За последние несколько лет перед нами прошла целая плеяда молодых пианистов, убеждавших нас, что они могут играть быстро и технически уверенно. Вполне возможно, решение Горовица вернуться на концертную эстраду именно теперь было вызвано сознанием, что есть нечто такое, о чем необходимо напомнить даже самым блестящим из этих молодых людей. Во время концерта он преподал целую серию ценнейших уроков. Это был урок извлечения трепещущих, сверкающих красок; это был урок применения рубато с безупречным вкусом, особенно ярко продемонстрированный в произведениях Шопена; это был блестящий урок сочетания деталей и целого в каждой пьесе и достижения высших кульминаций (особенно у Шумана). Проникновение в простую красоту приходит к большинству людей поздно, и позже всего — к исполнителям. Это, быть может, неизбежно в нервозном мире, который окружает современного артиста. Горовиц дал нам почувствовать, какие сомнения терзали его все эти годы, когда он обдумывал свое возвращение в концертный зал. Он продемонстрировал, каким драгоценным даром теперь овладел».
За тем памятным концертом, возвестившем о возрождении и даже новом рождении Горовица, последовали четыре года частых сольных выступлений (с оркестром Горовиц не играет с 1953 года). В 1968 году он впервые снялся на телевидении — в специальном фильме для молодежи, где исполнял многие жемчужины своего репертуара. Затем новая пятилетняя пауза, и вместо концертов — новые великолепные записи: Рахманинов, Скрябин, Шопен. А в канун своего 70-летия замечательный мастер снова — в третий раз — вернулся к публике. Теперь он выступает не слишком часто, но его концерты по-прежнему — сенсация. Все эти концерты записываются, и выпускаемые после этого пластинки дают возможность представить себе, какую изумительную пианистическую форму сохранил артист и какую художественную глубину и мудрость он приобрел, позволяют хотя бы отчасти понять, каков стиль «позднего Горовица». Отчасти потому, что, как подчеркивают американские критики, у этого артиста никогда не бывает двух одинаковых интерпретаций. «Он оценивает каждое свое выступление остро самокритично и каждый раз дает новую трактовку — иногда лучшую, иногда худшую, — отмечалось в журнале «Мюзикал Америка». — Конечно, стиль Горовица так своеобразен и определенен, что любой мало-мальски искушенный слушатель способен узнать его сразу. Один-единственный такт любой из его интерпретаций на рояле может определить этот стиль лучше всяких слов. Но нельзя не выделить самых выдающихся качеств — поразительное колористическое разнообразие, лапидарную уравновешенность его мелкой техники, громадный звуковой потенциал, подчас чересчур развитые рубато и контрасты, эффектные динамические противопоставления в левой руке».
Из сборника «Современные пианисты».
Изд-во «Советский композитор». М., 1977